Этот вопрос, на мой взгляд, требует специального исследования. Данный ответ на таковое не претендует, является лишь моим частным мнением, пропускает мимо множество деталей, подробностей и говорит предельно кратко лишь о самых общих тенденциях.
Сразу уточним, в поставленном вопросе речь идёт о людях, родившихся в 20-х - 30-х гг. И мне кажется, относительно этого поколения всё, что касается веры в Бога, как раз более-менее ясно. Они родились и жили во времена уже официально, на государственном уровне, провозглашаемого атеизма. Это было первое послереволюционное поколение, не знавшее прежней жизни и воспринявшее новые социальные идеи как лучшие и прогрессивные. Декларируемые идеи социальной справедливости и равенства не противоречили их совести. А предлагаемая перспектива эволюционного вырастания человека в творца, активно осваивающего и преобразующего этот мир на основе новой атеистической философии и научно-технического прогресса, вполне могла вдохновить и увлекала. Отрицая Бога, утверждалось, что люди самостоятельно могут и поэтому призваны эволюционно творчески в "богов" расти. Отсюда и идеологическая необходимость в идее "формирования нового человека".
Надо признать, что теоретическая база была основательно подготовлена и конкретна, чтобы иметь для человека масштаб как минимум сопоставимый с религиозной картиной мира.
Последующая жизнь постепенно стала вносить свои коррективы, заданный философский вектор всё больше расходился с реальностью. И прежде всего, в смысле обновления человека и вырастания его в новую творческую личность, преобразующую мир. Это вызывало всё больший и больший скепсис. Однако этот скепсис к "созиданию нового человека и общества" как устойчивый и прерогатива появился уже только у следующего поколения. Для которого, во-первых, эта идея уже не сверкала манящей новизной. Во-вторых, был пройден уже достаточный отрезок времени, а люди тем не менее не могли соотнести господствующие идеи со своими реальными переживаниями, целями и просто естественными устремлениями. В связи с этим возникла необходимость искать какие-то новые основы, коль скоро предыдущие оказались несостоятельными. И в частности люди стали обращаться к своей религиозной традиции, заново её открывая. Так люди, родившиеся в 40-х - 50-х гг., примерно, с 70-х гг. (уже как тенденция) стали появляться в церкви. И думаю, не ошибусь, если скажу, что они и явились основой Русской православной Церкви в постперестроечную эпоху.
Сложнее обстоит дело с верой не "наших родителей" (откуда им было становиться неверующими, когда они таковыми были изначально), а родителей наших родителей, родившихся и сформировавшихся во вполне традиционном обществе вне радикальных философских и социально-экономических новаций и экспериментов. И здесь отметим только одну, очень общую, но чрезвычайно важную и актуальную для нас, сегодняшних христиан, опасную тенденцию - формализация и идеологичность церковной жизни: когда есть правильная и вполне устойчивая картина мира, но в силу своей внешней идеологичности уже мало влияющая на реальную человеческую жизнь, на выбор человека в частной или повседневной жизни. Вера приняла устойчивый контур традиционной системы взглядов. А самой системе безразлично быть или не быть побудительным императивом совести. Потому что она, как и любая идеологическая конструкция, - вне(!) человека.
И это - большой урок, который, как кажется, надо сознать и усвоить.
Ведь потому-то, описываемые здесь идеи, в начале ХХ в. и стали сопоставимы, что были именно идеями, а не внутренним опытом. Одна из которых уже была главенствующей идеологией*/, а другая - на это место претендующая. Причём, последняя была в более выигрышном положении, т.к. она ещё не была испытана и как-либо дискредитирована практическим опытом, зато представлена была как высвобождение творческих человеческих потенций, закрепощённых средневековыми отжившими взглядами. Другими словами, она казалась "приятной для глаз и вожделенной... и открывала глаза" для нового знания, сулящего "быть как боги".**/
Для нас понимание этой драмы и уяснение её уроком важно потому, что в падших мире и жизни форму исполнить всегда легче, нежели воспринять её содержание. Опасность этой тенденции в том, что постепенно, исподволь, становясь самодовлеющей, форма может просто нивелировать настоящее содержание и подменить его новым, ущербным и даже чуждым.***/ Об этом как раз статья А. Каломироса "Река огненная".
Повторю, мои рассуждения по поводу поколения нач. ХХ в. - частное мнение. Оставляю за историками, философами, социологами и другими специалистами-профессионалами в этой области (если таковые окажутся среди читателей) право вносить любые аргументированные коррективы и дополнения. Что же касается поколения сер. ХХ в., говорю уже как непосредственный свидетель и участник, родившийся в атеистической среде, однако в результате многолетних бесед со своим будущим крестным, ставшим православным христианином.
__________________________________
*/ Среди интеллигенции разум был слишком оторван от веры, а в крестьянской среде вера была достаточно оторвана от разума (об этом достаточно свидетельств современников конца XIX - нач. ХХ вв.) и этот разрыв не мог отрицательно не отразиться на церковной жизни.
**/ Быт.3:5-6.
***/ В конце концов, поцелуй может свидетельствовать об искренней и бескорыстной любви, а может быть Иудин, хотя, на выходе формы выражения будут одинаковыми.
Кому спойлер внове, текст в нём открывается простым нажатием на слово справа: "Показать".